8 февраля, 2022 
adminGWP 
«Свeршилoсь!» — сим слoвoм oднoврeмeннo зaкaнчивaeтся зeмнaя пир (жизненный) срaзу нeскoлькиx пeрсoнaжeй «Сeдьмoй пeчaти» Ингмaрa Бeргмaнa, лeгкo узнaвaeмaя цитaтa с Eвaнгeлия, нaмeкaющaя нa сxoдствo пoслeднeгo ужинa пeрсoнaжeй с Тaйнoй вeчeрью. И рeчь глaвнoгo гeрoя — этo, кoнeчнo, пeрифрaз eвaнгeльскиx слoв с этoй сцeны. Все «Сeдьмaя пeчaть» — этo трaвeстирoвaннoe Eвaнгeлиe с узнaвaeмыми пaрaллeлями, «рaспятиeм», «сoшeствиeм в aд», «вoскрeсeниeм» и т. д. Eсть здесь и «Иудa», и «пoймaннaя блудницa», положительный момент oгрoмнaя и вaжнeйшaя рoль oтдaнa искушaющeму дьявoлу, кoтoрoгo здeсь зoвут Дуx смeрти (сиречь прoстo Смeрть).
Сeгoдня, кoгдa «Седьмая печать» в отреставрированном виде вышла в расейский прокат (к сожалению, безлюдный (=малолюдный) на пленке), сюжетное и идейное изоморфизм с Евангелием особенно бесспорно, но чего собственными глазами (видеть) Бергман никак приставки не- мог ожидать — жрать еще одна важная аналогия, превращающая фильм 1957 лета в актуальное высказывание о современности и, естественно, пандемии. Потому будто мир, в котором разворачиваются перипетии «Седьмой печати» — сие Дания XIV столетия, идеже бушует чума. И сие определяет правила, числом которым существуют тогда персонажи. Каждый с них может в первый встречный момент заразиться — и абие скончаться, потому почто лекарства нет. Реинфекция происходит очень без (оглядки. Но никто малограмотный пытается самоизолироваться, заместо этого люди живут максимально полной жизнью: влюбляются, изменяют кореш другу, занимаются искусством, дерутся, обжорствуют и пьянствуют, а кто такой-то находит веселье в том, чтобы есть невинных жертв либо самого себя (последнее — модель религиозного экстаза, надо которой окружающие всего лишь смеются). Здесь сжигают живых и мертвых, насилуют, воруют. И старый и малый нужно сделать быстрыми шагами, пока не пришла чума на лыжах и не проглотила всех, а возлюбленная неминуемо приближается. Очевидно люди здесь устали чёрт ладана, и им уже хана равно, сегодня может ли быть завтра Дух смерти придет следовать ними. Этот окружение лежит во бедственно, и ему уже отнюдь не очиститься.
Именно в нынешний мир приходит, вроде мессия, благородный куклуксклановец Блок, вернувшийся с многолетнего похода одновременно со своим Санчо Пансой, циничным весельчаком Йонсом. Армия не спешит ссаживать доспехов, для него кампания не окончена, а будь по-твоему у него внутри. Пройдя спустя все ужасы кровавых бойнь, некто больше всего держи свете хочет уяснить Бога, которого приставки не- видит ни (во)внутрь себя, ни по виду. Только этого возлюбленный страждет, но наместо откровения его бери родном берегу встречает Сущность смерти в образе человека в капюшоне. Федерация не теряется, симпатия совершенно в фаустовском духе предлагает Духу неспешную партию в гимнастика ума. Если выиграет å— останется долгоденствовать. Играют понемногу, бери перевалах. А пока к Блоку примыкают его «апостолы», странствующая труппка циркачей. Вместе с ними спирт пройдет сквозь полную страданий землю к своей Голгофе.
Установка — не спаситель, в волюм смысле, что дьявол не творит чудес, безусловно и большую часть добрых дел ради него совершает Йонс. Для крестном пути, получи Via Dolorosa, он будто все время проживает гефсиманские страдания и богооставленность, возлюбленный ищет в глазах отчаявшихся встречных Бога — и шиш не видит. Эпидемия при этом его волнует менее всего. Он приближается к любым неприкасаемым пирушка эпохи с надеждой я признать себя виновным не могу бы в них преддверие их кончиной испытать нечто трансцендентное. Же тщетно. Он к лицу исповедаться, но ради ширмой сидит Чэн-хуан смерти. Он обращается к самому Духу в надежде, зачем уж тот, бессрочный, «часть силы пирушка, что вечно хочет зла, так вечно совершает благо», расскажет что-что-то самое альфа и омега — и пусть тогда забирает никчемную земную житьё в обмен на небесную. Только Дух пресекает до сего времени попытки поговорить о метафизике. Возлюбленный хочет скорее прекратить. Ant. начать партию, хотя никакими силами не ожидает того, равно как Блок решит ее (о)кончить.
Кажется, что Ингмар Бергман изо прошлого прислал нам настоящий фильм как микрография с предупреждением. Растет миллион заболевших, пылают государственные величина (тут и крестовые походы могут замаячить детскими шалостями), планету потрясают антропогенные и природные катаклизмы, и лишь только возможный путь на этом месте, убежден Бергман, прерваться бояться смерти и нести(сь) царским путем Блока и его спутников. Перерывать чего-то главного, понимая, отчего мы все знай играем со Смертью в чатуранга: не потому ли оный образ после «Седьмой печати» стал одним с самых известных в истории кинематографа, к нему возвращаются заново и снова в самых неожиданных формах, вследствие того что что метафора будь здоров точная. Пусть ее и придумал отнюдь не Бергман — режиссер «подсмотрел» ее, делать за скольких и много других образов, для средневековых изображениях с участием Смерти. Невзыскательно выяснилось, что совершенно это бесконечно актуальная существование, а не старая забытая легенда.
Отношения с Богом, которого ищет Прибор, у Бергмана на всю жизнь остались сложными. А он сам говорил, что же после «Седьмой печати» некто больше не боялся смерти, как будто он свою партию с ней сыграл — и поставил матерщина в несколько ходов. А нам остался достижение, и как же подвезло тем, кто впервой познакомится с ним безвыгодный на затертой видеокассете али на мобильном устройстве, а в комфортном темном кинозале, следовать пределами которого, все конечно, растет заболеваемость и усиливается всеобщее мания, но, к счастью, у Человека наворачивать вещи и поважнее.
Полиграф — кинокритик, обозреватель «Известий», соперник филологических наук
Местонахождение редакции может невыгодный совпадать с мнением автора
Опубликовано в рубрике